— Признаюсь, данный факт меня нисколько не заботит, — Пельша, наконец, разместил локти на столе и переплел пальцы. — Однако меня интересует другое. Слухи упоминают о некоем недуге, одолевавшем вас одно время. Как я понимаю, болезнь была связана с руками?
— Правильно понимаете, — вздохнул рыбак. — И началось это после крайне неприятной истории. Не уверен, что вам будет интересно услышать…
— Так ведь именно за этим я сюда пришел, — Пельша бросил взгляд на катушку спиннинга; леска мелко подрагивала. — За последние полгода я пристрастился ко всякого рода историям и с недавнего времени начал коллекционировать собственные… Предупреждаю сразу, я не журналист и не смогу поведать о вас миллионам. Но я сделаю все от меня зависящее, чтобы как можно больше народу узнало правду о теневой стороне Кетополиса.
Кирк Баллен смотрел на гостя с явным непониманием. Он знал только одну сторону города — мокрую, ветреную и соленую; со свисающими с сетей космами водорослей, живой серебристой массой в проеме трюма, округлыми спинами лодок на дальнем берегу… Утром, на пути к порту, солнце казалось рыхлым, ленивым, способным разве что на пакости вроде внезапного блика, отраженного от приоткрытой форточки и бьющего прямиком в глаза.
— Не желаете присоединиться к обеду? — опомнился Баллен. — Рискуя отобрать хлеб у городских гадалок, сделаю предположение: сегодня нас ожидает рыба. Жареная, с замечательной хрустящей корочкой и с вареной картошкой. Обещаю, нигде в городе вы не отведаете ничего вкуснее. Анабель сейчас накроет, и у вас будет отличная возможность убедиться в моих словах.
— Нет-нет, спасибо, я только из-за стола, — соврал Пельша и машинально сглотнул.
Он не сомневался в искренности рыбака, но какой-то внутренний барьер не давал Пельша подавить в себе напряжение — ослабить узел галстука и воспользоваться, наконец, гостеприимством. Согласившись на обед, он без промедления обвинил бы себя в воровстве и наотрез отказался защищать свои интересы в суде.
— Как хотите, я сделал все возможное. И Анабель этому свидетель. Хотя в любой момент вы имеете право передумать, а я — поддержать вас в этом решении… Ну-ка, — Баллен обернулся — раздался приглушенный стрекот шестеренок, — ловко подцепил удочкой со сковородки кусок рыбы и бросил в тарелку.
— Папа! — воскликнула Анабель. — Сколько раз тебе говорить!
Баллен рассмеялся.
— Воспитывает, шантрапа, — пожаловался он. — Ни тебе гарпуном крыс пострелять, ни в зубах удочкой поковыряться.
— В следующий раз леску будешь получать только перед рыбалкой, — рассердилась девушка. — А гарпун — вообще в исключительных случаях. Всю посуду в доме перебил, на меня уже покушаешься, — и, взглянув на отца, скрылась в кладовке.
Баллен выждал несколько секунд, с заговорщицким видом наклонился к Пельша.
— Золото, а не девчонка. Не знаю, как бы я без нее. Ходит за мной по пятам, боится одного отпускать. Пока меня лихорадило, сутками у кровати сидела. Как ни открою глаза, со стула вскакивает: то полотенцем лицо протрет, то поесть заставляет, то просто по голове гладит и, вижу, слезы еле сдерживает… Слава богу, на мать ни капли не похожа, та бы меня своими руками…
— Я полагаю, по поводу покушений Анабель преувеличила? — задал Пельша терзающий его вопрос. — Никогда бы не поверил, чтобы родной отец… Обычно девушкам свойственно ошибочное толкование ситуаций. Как правило, из-за чрезмерной впечатлительности…
— Конечно же! — возмущенно перебил его рыбак. — Вы же сами видите, как я к ней отношусь. Мне без Анабель и дня не протянуть, сердце разорвется… Просто однажды — вскоре после операции — я неудачно повернулся, ударил локтем о шкаф. Мышцу свело судорогой, и гарпун пролетел в паре сантиметров от груди Анабель. Отделались разбитым кувшином, но могло быть гораздо хуже.
— Вы всегда ходите со взведенным гарпуном? — удивленно спросил Пельша.
— Так ведь другого и не предусмотрено, — Баллен откинулся на спинку стула. — Если гарпун в ружье, он сразу взведен, и разрядить его можно только выстрелом. Если гарпуна нет, часа через полтора начинается зуд, переходящий просто в адскую боль. Это как если бы вас лишили двух средних пальцев — желание ими пошевелить превратилось бы в настоящую манию… Такой вот подарок преподнес мне Вивисектор.
Вернулась Анабель. В ее руках была жестяная банка и несколько луковиц. Пребывание в кладовке волшебным образом очистило голову Анабель от скверных мыслей, и лицо девушки сияло.
— Позвольте вам напомнить, — обращаясь к Баллену, сказал Пельша. — Мы отклонились от темы разговора. Что все-таки явилось причиной той болезни?
Рыбак некоторое время сидел в задумчивости. Гарпунное ружье двигалось от окна к шкафу и обратно, прочерчивая на столе короткую дугу. Оценив опасность, Пельша незаметно отодвинулся подальше — по его ощущениям, дочь рыбак любил несколько больше, чем случайных гостей.
— Невнимательность, — наконец произнес Баллен. — Причиной всех бед служит невнимательность. Особенно в открытом море. Один не смотрит под ноги, считает чаек и через мгновение летит в трюм вверх тормашками. Но вместо того, чтобы отделаться парой синяков — сворачивают себе шею. И, надо сказать, как назло, экземпляр попался не из балетной школы. Вытаскивать его пришлось всей командой… Другой, посвистывая, чистит заряженное гарпунное ружье, которое совершенно неожиданно стреляет, гарпун пробивает ногу и намертво втыкается в палубу. В течение следующих минут ошалевшая команда подручными средствами перерезает трос, затыкает рану. Затем аккуратно поднимается, чтобы отнести обмякшее тело на корму, поскальзывается на свежей лужице и роняет беднягу за борт. Откуда его судорожно вылавливают сетью, впятером наваливаются на лебедку, но подплывшая акула успевает отхватить лакомый кусочек — аккурат по самое отверстие…