Кетополис: Киты и броненосцы - Страница 194

194

— Фру, им больно?

Лидия не ответила. Полезла в кисет. Тогда лысый положил ношу на пол, впервые за много лет присел на оттоманку и заговорил. Заговорил быстро, почти не запинаясь. Лидия попыхивала трубочкой, щурилась, не перебивала.

— …где-то в верхнем городе, может быть, живет моя мать. Не ищу… Я — нелюдь… Зачем я ей? Ты с-странная, фру. Я думаю, — он моргнул, под полупрозрачными веками перекатывались огромные глазные яблоки, — думаю, ты нас ненавидишь… Не п-помощь это — месть. Думаю. Но совет решил п-поверить…

— Не дури… Если выйдет что, так только рада буду. Пока жива и силы имеются — обошью пузырями подземок, не жалко. А что не люблю вас, оно верно. Только, милый, нету во мне зла и мести. Шью, стараюсь, да никак не выходит. Спрашиваешь, зачем мне эта забота надобна? Так дочку я жду, — бесстрастно пояснила Лидия. — То, что девки ваши все на одно лицо, — сама вижу. Но если разыскать надежды нет, если вправду концов не осталось, все одно — ты ее ко мне приведешь. В годы входит Марточка. Вот и получается, что придет и ее очередь на раскрой. А я к тому времени руку набью — глядишь, и верну ей человечье.

— А не выйдет? Наверху долго жить не сможет, если т-только… — Морлок хотел было что-то добавить, но передумал…

— Отыскать бы… Поправлю, подлатаю дочечку. А нет, так за ней уйду в подземелья ваши гнилые, — шептала вдова.

— С-странная фру. Вы здесь все с-странные. В доме. Хожу наверх часто. Много видел. Здесь с-странно, с-страшно. Но совет решил, и мы с-согласны с советом. — Лысый задергал длинными пальцами концы капюшона.

— Давно спросить думала. Вот те, кто вам младенцев продает… Что за люди? Может, через них узнать про Марточку, денег дать…

Вопроса гость не слышал. Закутанный в длиннополый плащ, он брел по длинной галерее, где гул бубенцов заглушал прочие звуки. Волочился по пыльному полу нетяжелый куль.

* * *

Лидия отняла ладони от ушей. Потянулась к кисету. «Боммм» — разнесло эхо над слободой. Через полминуты растворились дверцы деревянного домика — высунулась наружу крашеная птичка, прокуковала пять раз. Девочка застонала, выгнулась так, что хрустнули позвонки.

— Не прижилось, — выдохнула Лидия, нагнувшись над девочкой, потрогала разбухший живот, — не прижилось… Нелюди…

Малиновый бархат колыхался: из щелей сквозило. Лидия Ван-дер-Ваальс отдернула штору, распахнула окно. Влажный воздух ворвался в будуар, окутывая ледяной, пахнущей водорослями и рыбой дымкой зачехленные кресла, тумбы, заставленные безделушками, высокую кровать под резным балдахином. Погасли газовые светильники, комната подернулась зябким сумраком.

— Аннет! — закричала хозяйка зычно. — Аннет!

Та поднялась почти сразу, охнула, увидев распахнутые портьеры, бросилась греметь шпингалетами, зажигать свет. Когда огоньки вновь заплясали по ободранным шпалерам, Аннет обернулась и замерла. Хозяйка смотрела на нее пристально, сурово.

— Любишь ли меня?

— А как же, матушка? Одна ты у меня. Родненькая. Как же не любить?

— Тогда ложись. Кроить буду. — Лидия запустила руку в ящик трюмо, достала подушечку — атласное сердечко, утыканное тонкими иглами.

— Матушка, пожалей… Оставь. Дозволь помереть такой, какой боженька сотворил.

— Выходит, не любишь. Врешь!

— Истину говорю. Клянусь! Я ли не холила тебя, матушка. Ведь не будь меня, померла бы ты или умом бы тронулась. Когда Марточка пропала, я ли за тобой по улицам не рыскала…

— Гордыня замучила? — Лидия грозно сдвинула густые брови. — Прошлое мне поминаешь, дура?

— Матушка…

— Ложись! Надобно тебя с подземной сметать.

— Наживо? — выдохнула Аннет. И вдруг кинулась к дверям, опрокинув по дороге высокую подставку с медным подсвечником. Тот глухо упал на ковер, покатился… Лидия неожиданно ловко схватила служанку за волосы и резко дернула, запрокинув голову назад. Аннет завопила истошно, начала было отбиваться, но хозяйка умело сжала пальцами морщинистое горло, и Аннет стала медленно оседать на пол.

Тело морлочки — сухая оболочка гигантского шелкопряда — почти ничего не весило. Лидия подняла ее легко, прижала к груди, перенесла на кровать. Втащила Аннет на кушетку, уложила солдатиком. Пряжки сошлись на запястьях старой служанки, приковав ее к ложу, на котором еще секунду назад билась в судорогах девочка.

— Матушка… — слабо застонала Аннет, приходя в себя, — пощади.

— Дочку мою ты украла? — Лидия вдела в ушко красную нитку и, послюнявив пальцы, затянула узелок. — Не отпирайся. Больше ведь и некому. В доме тогда, кроме нас двоих, никого не было.

— Господь с тобой, — захныкала Аннет.

— Признавайся. Ты? И про дыру Саю ты растрепала вовсе не затем, чтоб отговорил он меня.

— Матушка…

Лидия взяла с тумбы ножницы, поднесла их к груди Аннет.

— Киты напели… Голубушка… Будто китов услыхала. — Аннет разрыдалась, забилась, закричала в голос: — Киты. И братец твой все обхаживал, слова ласковые говорил. Поверила…

— Признавайся.

— Прости, матушка… Сама не помню, как… Тряпицу мне братец твой передал, ты задремала, а я тряпочкой тебя и обтерла. И малютку взяла, а братец ее принял. А что дальше с Мартой случилось — не ведаю.

Аннет рассказывала, захлебывалась, плевалась жидкой слюной. Звенели, звенели, звенели серебряные колокольцы в голове у Лидии Ван-дер-Ваальс — модистки, вдовы купца Морского дома Мартена Ван-дер-Ваальса.

— …а потом ему уже и отказать боялась. Когда про ямищу братец узнал, пригрозил, что тебе все откроет и полиции. Боялась я. Все думала, ты, может, и простишь за преданность мою и службу, а только на каторгу тоже боязно. Киты напели, матушка! Ключ от дверцы, что из амбара во дворы ведет, вот он — на поясе болтается. А младенчика в окно каморы принять, до амбара дотащить и в яму сунуть — минутное дело.

194