Если живы киты, то и мы живы. Если они погибнут, мы погибнем вместе с ними.
А пока мама жива — плавает с китами. И Ричард жив. Он где-то там, в море — живой. Киты принимают в себя души талантливых людей, если этим талантливым нет места на земле.
И пока мы любим — любимые живы.
Генрих Тушинский, «Великий Тушинский» — одна из легенд Кетополиса, так никогда и не покорившая большой мир за границей нашего богохранимого острова. Покинув Кетополис после Катастрофы, Тушинский вскоре исчезает с театральных подмостков. Единственным заметным успехом его в период реэмиграции была роль Шерифа Ноттингемского в «Робин Гуде» с Эрролом Флинном, но ничего большего он сделать так и не сумел. Последнее, что известно о его актерских планах, — увы, так и не сбывшихся! — это переговоры об участии в фильме «Печальный рыцарь». Увы, Фриц Ланг так и не приступил к съемкам картины после череды неудач на американской земле. После краха североамериканского филиала студии «ОКЕАН» следы Генриха Тушинского теряются.
Настолько же мало известно и о его личной жизни — за исключением, быть может, широко растиражированной истории с Ядвигой Заславской. Нам не известно и эпистолярное наследие великого актера, а между тем известно, что в адресатах тушинского состояли многие видные люди как Кетополиса, так и мира вне острова — например, фамилия его упоминается в личных бумагах Г.Уэллса.
Увы, безжалостное время ничего не оставило нам из этого наследия, и в биографии Г.Тушинского здесь зияет провал.
Тем более чудесным кажется нам обнаружение в коллекции почившего собирателя Уно Ласкера (среди неразобранных бумаг с пометкой «на атрибуцию») письма, которое мы предлагаем вашему вниманию. Обратившиеся за помощью в Музей Естественной Истории для атрибуции коллекции наследники Уно Ласкера были настолько потрясены тем, что в их руках находится одно из немногих сохранившихся писем Тушинского (а ответ графологов был однозначен), что тотчас решились обнародовать найденный документ. Полагаю, что каждый любитель кетополийской истории теперь в неоплатном долгу перед Феликсом Ласкером и его несравненной супругой Катариной.
Письмо представляет собой два листа в четверть каждый, исписанные с обеих сторон крупным неразборчивым почерком. Первый и последние листы отсутствуют.
К сожалению, так и не удалось выяснить, кто же адресат данного письма (высказанное Фрэнком Хамаррой мнение, будто письмо было предназначено Козмо Дантону и написано незадолго до или сразу после дуэли с ним Тушинского, не выдерживает критики). Вместе с тем датировка письма октябрем 1901 года кажется нам совершенно справедливой, поскольку вполне укладывается во все, что мы знаем о духовном состоянии великого актера в тот период.
Ажени Батакален
КОММЕНТАРИИ:
1. Ср. воспоминания Шаляпина: «В первую же встречу Тушинский поразил меня: я ожидал увидеть разбитного малого (я был наслышан о его сомнительном прошлом и о множестве профессий, что он сменил, пока не сделался актером), передо мною же предстал бледный аристократ с рафинированными манерами и неповторимым выражением на лице. Он поздоровался легчайшим поклоном, руки не подал, говорил словно через губу. Признаться, я крепко на него обиделся, однако уже следующим днем я был потрясен, насколько другой человек предстал передо мною — яркий, подвижный, говорящий оживленно и чуть в нос. Как позже меня просветили, накануне вечером давали спектакль, где у Тушинского была роль аристократа, сэра Персиваля Олдкрафта (оперетка Арона Голда, кажется, «Несносный Персиваль»). Метода же Тушинского такова, — объясняли мне, — что перевоплощение должно быть полным. Я, признаться, выразил маэстро мое глубочайшее почтение» (Шаляпин Ф. Маска и душа: мои сорок лет в театрах, 1932).
2. О распространившейся к концу века в богемной среде моде на сомские бобы писали многие из авторов того времени. По общепринятому мнению тех лет, сомские бобы играли роль возбудителя фантазии или же «радикального катализатора трансцендентности» (выражение Гая Лиотты; см. его «Муза грифеля»). Их предпочитали и морфинам, и опиатам и не в последнюю очередь из-за убежденности, что к «сомке» не возникает стойкого привыкания на уровне физиологии. Позднейшие исследования д-ра Морриса установили «эффект накапливания» ферментов сомских бобов, а соответственно немалую опасность их.
3. В конце своей жизни, в конце двадцатых, Тушинский подписывает контракт на роль Безумца из Ламанчи с немецким эмигрантом Фрицом Лангом; однако кризис, который пережил режиссер после провала ряда снятых в САСШ фильмов, не дали ему приступить к съемкам задуманной картины. Похоже, эту мечту Тушинский так и не сумел реализовать.
4. Это — единственное упоминание о месте рождения Тушинского, дошедшее от него самого. В автобиографии, написанной им в «Ла Гвардии», место и обстоятельство рождения обойдены Тушинским, что дало почву для позднейших кривотолков на этот счет.
5. Нам ничего не известно об этом опыте Тушинского; видимо, речь идет о времени, когда он еще не начал свою оперную карьеру. Фрэнк Хаммара высказывает мнение, что режиссером, у которого Тушинский мог пробовать свои силы, был Виктор Асторио (впрочем, тогда остается неясным, отчего Тушинскому так не понравился фильм: Асторио был крепким режиссером с отточенным глазом и вкусом).
6. Как нам известно, отношения Тушинского с синема так и не сложились: в реэмиграционный период к «целлулоидному царству» он прибег только тогда, когда исчерпал все остальные возможности.