Мобиль окутался горячей белесой дымкой. Ближайшие к машине прохожие подались в стороны, не скрывая недовольства. Шофер покосился на странного пассажира, недоумевая, что такому холеному красавчику, «чистенькому», могло понадобиться в самом мрачном углу Кетополиса.
Вряд ли можно было найти в городе более неподходящее местечко для высокородного аристократа, чем Стаббовы пристани.
В Кетополисе хватало захолустных окраин, недружелюбных к жителям Бульваров и Монте-Боки. Нищие рабочие пригороды тянулись от города на север к Ганаю и Патройе, на восток по обе стороны Баллены — до заболоченных берегов Переводья, на юг — до меловых пустошей Белых холмов. Предместья были прибежищем людей, балансирующих между бедностью и нищетой, давно отчаявшихся и разуверившихся в справедливости кетополийской монархии — и оттого не слишком доброжелательных к представителям высшего общества, «блистающей пене социума». Ни один здравомыслящий аристократ даже днем не сунулся бы туда без вооруженной охраны — так то окраины…
Но была и другая, особая часть города, гниющая язва в прямой видимости от королевского дворца — Старый порт, все чаще зовущийся Мертвым.
Странно, но судьбу суши решила вода. Слишком короткая песчаная коса Тенестра едва-едва прикрывала залив от океана. Открытая злым западным ветрам бухта то и дело превращалась в непреодолимую преграду для рыбаков и купцов: еще несколько лет назад у пристаней неделями томились баркасы и шхуны, а в портовых кабаках гуляли до одурения заморские моряки.
Кето, остающийся в стороне от бесконечной череды континентальных войн и ужасов бирманской экспансии, обеспеченный собственными ресурсами, ведущий интенсивную торговлю, задыхался без надежных морских ворот.
И едва новый порт заявил о себе, старый был обречен на вымирание. Опустели огромные склады, обветшали выстроенные когда-то по приказу легендарного Стабба причалы, а десятки кварталов, прилегающих к бухте, быстрее быстрого растеряли славу бойкого места.
Дальний край порта и основание песчаной косы затянули сети Плетельни. В пустующих зданиях порта обосновались воровские шайки, артели контрабандистов, поговаривали даже, что здесь иногда бесконтрольно выходят на поверхность морлоки.
Мобиль миновал ржавую опору трамвайного виадука, пересекающего Предельную под острым углом, и спустился в Горелую Слободу. Она тянулась от Бульваров до Плетельни — длинная полоса шириной в три-четыре квартала, отсекающая бухту от остального города и вслед за Мертвым портом охваченная тлением и одичанием. Купеческие семьи, когда-то державшие здесь зажиточные дворы, большей частью перебрались на берега Баллены, поближе к Новому порту, Хрустальной Башне, под бочок к аристократам Монте-Боки, под защиту гардемаринов и офицеров. Осталась в Слободе все больше всякая шушера — торговцы краденым, танцовщицы из бесчисленных варьете, подвальных театров, кабаков, коммивояжеры-лоточники, чьи сумы вечно набиты грошовым скарбом… Крепкие добротные особняки купцов словно бы огрузнели и почернели, расплылись выброшенными на берег китовыми тушами.
Артуро с брезгливым интересом рассматривал открывающиеся его взору пейзажи Слободы, еще более неприглядной при дневном свете. Так выглядит престарелая кокотка, еще не скрывшая опухшие веки и дряблую кожу под слоем румян и пудры.
Мобиль, скрипя рессорами, вошел в поворот и скользнул в неприметный проулок, уходящий влево и вниз, под уклон.
— Ваша милость, вы это… звиняйте, что я не в свое дело лезу и все такое, — не утерпев, заговорил шофер. — Но Стаббовы пристани это… плохое место. Мы-то люди битые, знаем, зачем богатые господа в такую глушь изволят нос казать, так что… ежели что требуется, ну, там, девочки во всем безотказные, гашиш марокканский или даже немножко синих, все можно организовать в лучшем виде. Тут, в Слободе, надежное местечко есть, неподалеку от Приголубы…
Артуро прервал:
— К летучему вельботу рули.
Шофер обиженно замолчал, сосредоточившись на дороге. Де ла Коста показалось даже, что тот бурчит что-то про «зажравшихся аристо». Впрочем, и без того взвинченный грядущими событиями, граф предпочел убедить себя, что ему именно показалось.
Лет десять назад во время шторма пришла большая волна, перемолола половину причалов, захлестнула прибрежные постройки и протащила по одной из главных портовых улиц тяжелый паровой катер. Когда вода откатилась, суденышко немедленно треснуло пополам. Безутешный хозяин отказался что-либо делать, и катер навсегда застыл посреди улицы, превратившись в элемент городской архитектуры.
Стремительно темнело. Портовые улицы были пустынны, а редкие прохожие не вызывали доверия. Шофер то и дело оглядывался по сторонам, видно, жалел уже, что ввязался в эту авантюру.
Артуро тоже занервничал. Его пальцы сжались на холодной рукояти трости. Близость толедского клинка успокаивала, хотя графу де ла Коста и не приходилось до сих пор пускать орудие в дело.
Начальник полиции Кетополиса, заручившись поддержкой высших чинов береговой охраны и Досмотровой службы, неоднократно обращался к Канцлеру с просьбой провести полувоенную операцию по зачистке Мертвого порта, но раз за разом получал отказ. Ответ всегда был один и тот же, вычурный и казенный: «Меры сии носят преждевременный характер и могут учинить смуту и беспорядки среди населения».
А меньшие усилия пропадали втуне — заброшенные доки, мастерские, склады, ремонтные дворы, усеянные обломками корпусов и ржавыми остовами, представляли собой запутанный лабиринт, слишком хорошо знакомый местным обитателям. Одно время полиция активно проводила в порту рейды, пытаясь покончить с преступным промыслом, но улов всегда был до смешного мал.