— Ну, не целиком, — осторожно начал Планкет.
— Сколько? — перебил его Фласк.
Старик пожевал трубку, вынул ее изо рта и уставился на певца с таким видом, будто впервые увидел.
— Печеная разинька, ты меня спрашиваешь? Я-то почем знаю?
Вот только Фласка было не так легко сбить с толку.
— Но у вас есть кит?
— Кит? Откуда?!
Планкет заерзал на стуле. Ясно, что они имеют дело с сумасшедшим — но вот с каким? Не сказать, чтобы Планкет был крупным специалистом по душевным болезням, но кое-что он слышал. Например, есть умалишенные, с которыми нужно просто соглашаться, какую бы чепуху они ни несли, — и все будет хорошо. Часто это весьма приятные и симпатичные люди. Напротив, другие требуют, чтобы им всегда возражали, — и приходят в ярость, если этого не происходит. Старик же по всем приметам принадлежал сразу к обоим категориям.
— Тогда… о чем нам говорить? — Планкет пнул компаньона под столом. У них осталось не так много времени, чтобы тратить его на разговоры с сумасшедшими. Фласк, против обыкновения, спорить не стал. Певец начал подниматься.
— Но я знаю, где один такой есть, — сказал старик. — Печень трески! Целый левиафан, только без мяса и жира. Как раз для таких сухопутных ослов, как вы.
Фласк рухнул на стул так, что затрещало дерево.
— Господин?… — он заискивающе улыбнулся.
— Лампиер мое имя. Александр Иммануил Лампиер, если угодно. Но вы можете звать меня шкип или просто Фокси.
— Фокси, — эхом повторил Планкет, не совсем понимая, чем они заслужили подобное доверие. — И вы действительно знаете, где можно достать кита?
— Чертова кита? Само собой, стал бы я иначе в такую даль переться.
Планкет с сомнением оглядел темный зал «Лохматого моллюска». Даль? До самого далекого столика трактира было не больше нескольких метров. А новый знакомый продолжил:
— Мученые, печень трески, забыли этого… как его? Но это вам дорого встанет.
Планкет не сразу понял, что под загадочными «мучеными» имелись в виду обычные «ученые». Но сообщение господина Лампиера от этого понятней не стало. Где забыли? Почему? И какое отношение к этому имеет старый моряк? Фласка подобные умозрительные материи не волновали.
— И сколько же вы желаете за ээ… нужный нам предмет? — спросил певец.
— Тыщу пятьсот двадцать крон, — последовал немедленный ответ. — Вареная акула! И ни кроной меньше.
Это был вызов. Фласк закатал рукава и ринулся в бой. Подперев ладонью голову, Планкет терпеливо пережидал баталии вокруг денег и кита, кита и денег, обстоятельств, тяжелого детства, различных стихийных бедствий, страшных семейных клятв и родовых проклятий. Соперники стоили друг друга — Фласк был уверен, что умеет торговаться, Лампиер, похоже, и не подозревал, что это такое.
Яростная перебранка убаюкивала. Напористый голос старика и рокочущий баритон Фласка сливались в невнятное бормотание, из которого Планкет вылавливал разве что отдельные слова. Механик подавил зевок. Взгляд его рассеянно блуждал по трактиру: грубые лица китобоев — исключительно прямые линии, пара рабочих с мануфактуры с кожей, блестящей от машинного масла, какая-то женщина с лицом, скрытым вуалью… В конце концов взгляд уткнулся в ноги нового знакомого.
Планкет сглотнул. Проклятье! Осень, дождь и снег, иней на камнях и первый лед на лужах… Планкет окончательно и бесповоротно убедился, что они имеют дело с сумасшедшим.
— Господин Лампиер, — сказал он, поднимая голову. Моряк невозмутимо глянул на него холодным голубым глазом. — Шкип… Фокси, что случилось с вашими ботинками?
— Это не ваше дело, — сказал Фокси.
— Нам с компаньоном нужно посовещаться, — осторожно сказал Планкет.
— Валяйте, — сказал старик беззлобно. Однако так и остался стоять рядом со столиком. Планкет же всеми силами старался не смотреть вниз.
— Ты уверен, — сказал он, тщательно подбирая слова, — что нам стоит… ввязываться в это дело?
— А ты можешь предложить другой вариант? — удивился Фласк. — У господина Лампиера, по крайней мере, есть настоящий кит.
Босые ноги нового знакомого несколько смутили певца, но ничуть не убавили его энтузиазма.
— Да, но с чего ты взял…
— Мы же ничего не теряем. И я нутром чую, что на этот раз все выгорит.
— Да, но…
— Борода дело говорит, — влез Фокси. Он почесал живот. — Хоть и дуралей дуралеем.
— Я человек искусства! — возмутился Фласк.
— Палтус ты, — сказал Фокси. — Хорошо, уговорили, сколько у вас есть?
Планкет глубоко вздохнул. Ну за что ему это? Что он сделал не так? Однако в одном Фласк прав — они действительно ничего не теряют. Терять уже было нечего. Другого выбора, кроме как довериться сумасшедшему, у них не осталось.
— Ладно, — тоскливо протянул он.
Пришло время собирать камни. Планкет вывалил на стол содержимое карманов: несколько серебряных монет по кроне и бумажную ассигнацию с изображением рыбы-удильщика. Потом высыпал горкой медяки — все состояние компаньонов до последней четверть кроны.
— Семнадцать крон? — кустистые брови Фокси взметнулись. — Я тащился сюда ради жалких семнадцати крон?!
— Не хотите, не надо! — терпение Планкета имело предел. — Без вас обойдемся!
— Сбавь ход, замухрышка, а то котлы взорвутся. Я еще не отказался.
— Соглашайтесь, — с видом знатока сказал Фласк. — Больше за вашего кита никто не даст.