Кетополис: Киты и броненосцы - Страница 124

124

— Поехали? — сказал моряк. — Всем по местам! А это еще кто?

В ответ глухо проворчали. Фокси с добровольным помощником посмотрели друг на друга. Потом один хмыкнул, другой переступил с ноги на ногу — и разошлись.

Фокси сжалился над компаньонами и подогнал тележку ближе. Но все равно, прошло немало времени, прежде чем они подняли череп и закрепили. Все это время Планкет ругал себя, что с самого начала не догадался зацепить трос на повозке, — так бы они давно вытащили череп из бассейна и, небось, были бы уже на полпути к Музею. Проклятье… А как они собираются затаскивать череп в зоологический зал? По лестнице на тележке не проедешь… Планкет решил не забивать пока голову — на месте будет видно.

Наконец череп был закреплен на кузове. Среди деревянных рыб и раскрашенных морских гадов он смотрелся на удивление естественно, словно всегда там был.

Добровольный помощник отступил назад, в тень ангара.

— Уходите? — спросил Планкет.

Громила что-то пробормотал в ответ.

— Прощайте, друг мой, — пафосно сказал Фласк. — Примите заверения в моем совершеннейшем к вам почтении…

Планкет поморщился. Глупости какие! Нельзя же так благодарить за помощь! Механик шагнул к громиле, шаря по карманам. Пальцы коснулись прохладного металла. Вот оно! На цепочке закачался, отблескивая латунью, старый хронометр.

— На память, — сказал Планкет.

Из-под капюшона блеснул единственный глаз — который внезапно показался Планкету мудрым и всезнающим. Добровольный помощник что-то проворчал. Хронометр утонул в его громадной черной ладони.

— Пожалуйста, — ответил Планкет. — Может, еще увидимся.

Он проводил взглядом приземистую фигуру в брезентовом плаще и покачал головой. Почему-то случайная встреча больше не казалась случайной. В душе проклюнулся слабый, робкий еще росток надежды. Все будет хорошо. Планкет выпрямился. Все будет…

— Эй, замухрышка! — раздался сварливый голос Фокси. — Уснул, что ли?

Планкет вздохнул. Пора было возвращаться в Музей.

23. Сиамский парад

Кит появился из переулка и устремился вниз по бульвару, разбрызгивая на ходу разноцветные искры. В свете газовых фонарей длинное бумажное тело блестело и переливалось самыми невероятными красками. Чудище раскачивалось на бамбуковых шестах, как на тоненьких ножках. Гротескная голова моталась из стороны в сторону. Чтобы с ним совладать, потребовалось человек тридцать, никак не меньше, и все равно казалось, что не они несут кита, а оживший левиафан тащит их за собой. Часть секций порвалась в лохмотья, но веселящихся вокруг людей это ничуть не смущало. Они радостно кричали всякий раз, когда в распахнутой пасти взрывалась очередная петарда.

Щурясь от вспышек, Планкет смотрел на праздничное шествие. Толпа окружила повозку в считаные мгновения, и ничего не оставалось, кроме как присоединиться к процессии. Фокси хмурился, отстукивая ногой замысловатый ритм. Повозка и раньше двигалась еле-еле, а сейчас механик ничуть бы не удивился, если бы их обогнала черепаха.

Над толпой расползались запахи Пуэбло-Сиама — вязкие ароматы черного пороха, опиума и жареной рыбы. Треск ракет и хлопушек мешался с лязгом цимбал, криками и песнями. Планкет где-то читал, что истинное назначение карнавального шума — отпугивать злых духов. Механик прекрасно понимал кетополийскую нечисть: от такого грохота он бы и сам давно сбежал на континент.

Люди восхищенно смотрели на украшенную черепом тележку. Многие указывали пальцами, кричали — голоса растворялись в шуме, сливались в гул. Встав, Планкет разглядел вдалеке еще одну праздничную повозку.

— Они думают, что мы барбюны! — крикнул Фласк Планкету на ухо. — Вот дураки-то!

Фласк упивался вниманием толпы. То, что причиной была тележка, а не его персона, певца ничуть не смущало. Лицо Фласка раскраснелось, он просто лучился от счастья, странным образом являя собой живую иллюстрацию волновой теории света. Самолюбование расходилось вокруг него, словно круги от брошенного в воду камня.

— Дураки, что считают нас дураками? — спросил Планкет. — Очень мило с их стороны…

Фласк на секунду задумался. Мысль так и не смогла уложиться у него в голове, и он ее отбросил.

— Люблю я праздники, — улыбнулся певец. — Во всей полноте раскрывается душа народа…

24. Позор и надежда Золтаха Гарби

Сгорая от стыда, Золтах Гарби сидел на раскачивающемся стуле. Кожаный ремень держал прочно, но чувство уверенности не шло ни в какое сравнение с черными тучами, что лежали у него на душе. Позор! Позор! Он кожей чувствовал насмешливые и осуждающие взгляды, которые бросали в его сторону Люблены, и Годси, и даже (стыд и срам!) Булланы. А за спиной ехала прошлогодняя тележка — грязная и облупившаяся. В каждом скрипе колес Золтах слышал бесконечное: позор, позор! Даже летящий над повозкой надувной кит, розовый как поросенок, не мог исправить положение. Память у барбюнов отменная — Золтах не сомневался, что и через сто лет будут рассказывать о том, как Гарби привезли на праздник прошлогоднюю повозку. Выиграй они кубок хоть десять раз подряд, этого уже не изменить.

Золтах устремил взгляд на парящего над толпой бумажного кита. Три десятка сиамцев несли его на длинных шестах. Кит раскачивался на ветру, жил собственной жизнью, независимо от несущих его людей. Под снежной моросью рисовая бумага размокла и рвалась в лохмотья — эти глупые раны раздражали Золтаха, словно напоминание о его провале. Однако смотреть по сторонам еще хуже.

124