Кетополис: Киты и броненосцы - Страница 134

134

«Кто вы?» — вопрошает Левиафан. Ему действительно любопытно, а где вы видели Левиафана, которому нелюбопытна молодая красивая женщина?

«Как кто я?! — удивляется гостья. — Я твоя Аделида!»

На секунду повисает тишина. Но тут взвивается истинная Аделида.

«Кто?! — кричит она. — Какая еще Аделида?»

Уже по этой фразе видно, какого уровня патетики достигнет ее игра в кульминационный момент.

«Так ты меня обманул? Все это было, просто чтобы…»

«Нет, дорогая, что ты, — пугается режиссер. — Я в первый раз вижу эту… самозванку».

Тут не выдерживает гостья:

«Как это в первый раз? И сколько лет ты провел с закрытыми глазами?»

Далее следует безобразная сцена драки. Камера с удовольствием фиксирует моменты

…вот коробка с красками надевается на голову любопытному гримеру, который до последнего мучительно размышляет, чем же закапаны глаза у…

…вот очередной экземпляр сценария затыкает рот отчаянно визжащему оператору — причем исполняет этот ужас сам сценарист…

…вот истинная Аделида с гомерическим хохотом хватает самозванку за волосы и вышвыривает со съемочной площадки. Из бездонных глаз катятся черные слезы ненависти и зависти…

Если вдруг кто-то из наших читателей предпочитает сухие факты красочным описаниям, то именно для них следующее предложение: неизвестная, заявляющая, что она и есть настоящая Аделида, прорвавшись с боем на съемочную площадку, учинила там безобразную драку и была вышвырнута несравненной Оливией Хэгторн. Первый съемочный день не состоялся, режиссер в расстройстве чувств покинул студию, неизвестная исчезла в неизвестном же направлении.

ПОСРЕДНИК: ИСТОРИЯ ЖУРНАЛИСТА

Где вы видели журналиста, просыпающегося на рассвете? Засыпающего — да, но просыпающегося? И не потому, что статья не дописана (вот еще: и дописана, и сдана), и не потому, что есть некое событие, которое хорошо бы запечатлеть для истории. Хотя есть такое событие, есть. Дуэль лучшего драматического актера всех времен и народов и некоего Козмо Дантона, любовника той самой Ядвиги Заславской. И если сейчас накинуть пальто и пробежаться по пустынным улицам, так еще и успеть можно. Но нет. Грэм продолжает сидеть перед зеркалом и аккуратно стирать отбеливающую мазь. Это новый состав, он пользуется им всего второй раз и сильно нервничает — если аптекарь ошибся в рецептуре, то из-под белой пены, окружающей глаза, появится не бледная чистая кожа, а красное нечто, сочащееся сукровицей. А именно сегодня этого нельзя допустить. Грэм делает еще несколько плавных движений и с волнением наклоняется к зеркалу. В этот момент он похож на увядающую красотку, оценивающую свои активы трезвым утренним взглядом и намечающую план действий перед приходом любовника.

Наконец осмотр закончен и можно спокойно вздохнуть. Но и дальше действия Грэма, скорей, подошли бы женщине. Открыты несколько баночек, заточены три карандаша, несколько салфеток уже полетели в камин; журналист накладывает грим — что может быть смешнее? И эти действия нельзя объяснить надвигающимся карнавалом — уж очень аккуратны проводимые линии, почти незаметны штрихи. Этот грим накладывается не для того, чтобы его заметили. Наоборот, главная цель — создать иллюзию настоящего, превратить симпатичного, но ничем не примечательного криминального журналиста Грэма Пола в загадочную личность с бледной кожей и сеточкой мелких шрамов.

Закончив с лицом, Грэм убрал фотографию, глядя на которую рисовал шрамы, и выглянул в окно. Тучи так и не разошлись, но день почти наступил. Что ж, стоит выбраться в город и прогуляться по злачным местам. Есть ли лучшие источники информации, чем усталые шлюхи, просыпающиеся нищие и похмельные вышибалы? И хотя последние полтора года основные деньги Грэм получал отнюдь не в редакции, тяга к расследованиям не отпускала. Привычка все знать и везде успевать лишала журналиста шансов на спокойное существование.

Порадовавшись, что холодное время года дает возможность не заниматься руками, а просто надеть перчатки, журналист прихватил одну из пудрениц и спустился вниз. Улица встретила его порывами резкого ветра, запахом близкого океана и пустотой брошенных домов. Окна его квартиры выходили на противоположную сторону здания, туда, где жизнь продолжалась. Но парадный вход подъезда принадлежал другому миру — миру почти заброшенной улицы Погибших Кораблей. И хотя с Кровавой недели минуло уже два года, мало кто рисковал поселиться здесь. Несколько рабочих семей, мелкие торговцы, десяток сомнительных личностей и один сумасшедший журналист — вот и все обитатели. Грэм не то чтобы поселился. Он просто не уезжал, даже когда число жертв Безумного Тима доходило до трех-четырех в день. Зато он настолько привык добираться в редакцию по крышам, что каждое утро, не задумываясь, взбирался по лестницам наверх. Что еще нужно молодому рискованному мужчине, немного авантюристу, но умеющему вовремя остановиться? Прогулка по скрипящим крышам, ощущение пустоты этажей между ним и землей и тайны бесчисленных подземелий. На этой мысли журналист споткнулся. Он вдруг понял, что теперь вполне может сосчитать эти самые подземелья. В любой момент. Да вот хоть сейчас — пропустить поворот в заведение Мамочки Мадлен, пройти еще два переулка и спуститься в подвал, над которым до сих пор сохранилась вывеска «Все для прекрасных дам». А дальше — только вопрос удачи. Неизвестно, есть ли эта часть подземелий на карте, которую Грэм получил от Советника. Только спустившись вниз и прочитав знаки, оставленные на стенах подземными, он получил бы ответ.

134