— Вы проводите меня?
Казалось, офицер забыл о присутствии Перл — такое у него было замкнутое, отчужденное лицо. Срезая путь, они свернули в переулок, зажатый между слепыми стенами домов. Из щели в мостовой со слабым свистом вырывался затхлый пар — Перл уже не удивилась, услышав в шипении всё ту же навязчивую мелодию. С каждой нотой Перл все больше растворялась во тьме — еще мгновение, и останется лишь тень, холодная и бесплотная, не нужная никому, и ничто не удержит…
— Постойте, — попросила она, еще сама не понимая, зачем. Офицер остановился, взглянул вопросительно. — Козмо, скажите… Я вам нравлюсь?
Он удивленно поднял брови, открыл рот — дежурный комплимент, святой Иона, только не это, отчаянно подумала Перл и прильнула к Козмо. Мир исчез, остался только слабый запах одеколона, холодная колючесть шинели, горячая кожа под губами. Мелкие, легкие поцелуи, живой жар, ответное движение рта. Сильная рука скользнула по спине, и Перл завладел торжествующий восторг. «Спаси меня! — мысленно кричала она. — Желай меня, возьми… я существую, я существую, я живая». Тяжелое тепло внутри. Холодный воздух на щеке, пустота под губами. Перл удивленно раскрыла глаза.
— Аделида, я был бы подлецом, если бы воспользовался вашим отчаянием…
Перл, дрожа, еще не понимая, снова потянулась к нему.
— Перестаньте, — офицер крепко взял ее за руки, — зачем эти глупости? — на его красивом лице проступило брезгливое раздражение. Перл отшатнулась. Тепло возбуждения взорвалось горькой яростью, по щекам покатились злые слезы.
— Глупости, — в отчаянии повторила она, — глупости… — Лицо Козмо оставалось холодным; он слегка повернулся, нахмурился.
— Сюда идут.
Только сейчас Перл услышала звуки ударов и пьяные выкрики. Кто-то проорал несколько строк непристойной песни; голос сорвался в фальцет и оборвался, заглушенный грубым хохотом. Из подворотни вывалилась целая компания. Рабочие сгрудились, загородив дорогу, — плотная толпа, окутанная запахом перегара, каждый едва стоит на ногах и каждый — опасен, как голодный, бешеный зверь. Черноволосый усач, шедший впереди, окинул Перл медленным, оценивающим взглядом, коротко посмотрел на офицера. Нехорошо усмехнулся, полез в карман.
— Прочь с дороги, шваль! — Козмо шагнул вперед, загораживая Перл, потянулся к поясу.
— Бирманец! — заорали из толпы. Усатый угрожающе забормотал — Перл не могла разобрать слов. «Почему бирманец? — отвлеченно подумала она, — откуда здесь…»
Сухой треск оглушил ее, в нос ударил запах пороха. Пьяный пошатнулся, медленно повернул назад и пошел прочь — сейчас он казался почти трезвым, прямой как палка, шагающий торжественно и размеренно. Вдалеке затихал топот убегающих гуляк.
— Идемте, идемте, — Козмо подтолкнул Перл вперед. Они быстро прошли мимо усатого — тот попытался что-то сказать и осекся, покачнувшись. Козмо хмурился; рука, поддерживающая Перл, едва заметно дрожала.
— Вы меня презираете? — тихо спросила Перл.
— Нет, отчего же, — ответил Козмо, не поворачивая головы. Дальше шли молча.
У двери в подъезд Перл остановилась.
— Дальше я пойду одна, вам опасно. Прощайте.
— Я не оставлю вас здесь, — возразил Козмо. — Послушайте!
Из раскрытых форточек доносились пьяные крики. «Моя Полли — девочка что надо, разогреет самого кальмара», — сипло пропел кто-то и осекся с коротким вяканьем. На мостовую грохнулась бутылка и взорвалась брызгами осколков.
— Красс ненавидит офицеров… и не стесняется в средствах.
— Что ж, — пожал плечами Козмо, — я тоже не люблю отребье.
— Уходите. Иначе он убьет вас, — Перл подалась к офицеру, умоляюще заглянула в глаза. — Уходите… — прошептала страстно, кладя руку на плечо.
— Поймите, здесь опасно. Вас некому защитить…
— Если вас не пугает собственная гибель, подумайте обо мне! Если он вас увидит… Уходите!
— Аделида…
— Ну хотите, я вас поцелую? — У Перл вырвался истерический, звенящий смешок. — Тогда вы уйдете?!
— Зачем вы так?
Перл взялась за ручку двери. «Прощайте», — прошептала она и протянула руку. Офицер легко коснулся ее сухими губами.
— Прощайте, Аделида.
«Если он обернется…» — подумала Перл. «Святой Иона, сделай так, чтобы обернулся!» — но офицер уходил быстрым, размашистым шагом, растворяясь в полутьме улицы, и наконец скрылся за поворотом.
Перл вошла в аммиачную вонь подъезда. На площадке между этажами тускло светил единственный фонарь — газ прикручен до минимума. Призрачный синеватый свет еле пробивался сквозь густой воздух; в нем, как в грязной воде, ходили громадные тени, в тягучей тишине заунывно плакали, и плач сливался в мелодию — Перл узнала песню с разбитой пластинки. «Киты поют, — подумала она, — киты поют "Немного любви для Долли Джонс". Для меня…» Прикрыв глаза, попыталась подпеть. Голос поплыл, дрожа и дробясь. Тишина взорвалась прилетевшим сверху воплем; китовые тени обернулись изломанной тьмой лестницы. Она шагнула на первую ступеньку; из-под ноги выкатилась бутылка. Перл замерла, взявшись за виски и мучительно хмурясь: зачем она здесь?
Ах да, Красс. Она зачем-то шла к Крассу. «Я спрошу его — что ты знаешь о Левиафане, Красс? Нет, просто — ты помнишь меня, Красс? Ты же не забыл?» Перл поднималась по лестнице, старательно отсчитывая этажи. Кто-то хрипло задышал у порога — Перл мышью проскользнула мимо, задыхаясь от перегара и вони немытого тела. «А чистеньким-то рыло сегодня хорошо потрогали, гарпун им в брюхо», — хрипло проговорили за дверью; в ответ загоготали, и сквозь ржание ужасающе искренний голос добавил: «Ненавижу, рррвать гадов!»