Блондинка поймала оценивающий взгляд и выдала наимилейшую улыбку:
— Вам конверт.
— Положи на трюмо, — ухмыльнулся Роберт.
— Что-нибудь еще, господин О'Нил?
Боб сел, утопив дубленые стопы в пружинистый ворс ковра, пощелкал пальцами в сторону вешалки и закутался в тут же поданный махровый халат.
Немного согревшись, Роберт прислушался к маятнику. Он исчез. Вода жизни, выдержанная двенадцать лет на Зеленом Острове, даже в этой дыре делала свое дело — на Роберта навалилось благодушие:
— Пожалуй, нет, девочки. Можете одеваться.
Под шум юбок и треск корсетов он медленно поднялся и подошел к трюмо. Желтым прямоугольником лежал на полированном дереве конверт. Вычурными изгибами синели на бумаге «Р. Д. И. Н.».
«Твою мать, — подумал Роберт. — Нил — это река в Африке. Меня зовут — О'Нил!»
— Простите, что? — отвлеклась от завязок на чулке Намоби.
— Все нормально, — буркнул Роберт. Он понял, что думает вслух. Настроение ухудшалось с каждой секундой, но ему все еще хотелось быть галантным с первыми за такой долгий срок женщинами. Боб пригубил виски прямо из горла и взял бумажник. — Вот, девочки. По двадцать крон каждой.
Деньги напугали девок больше, чем острозубые дикари с болот Синвилья.
— Ну что вы, господин О'Нил, для друзей господина Шульца мы работаем бесплатно, — закудахтала темненькая.
— Да ладно вам, девочки, — отмахнулся Роберт и вновь приложился к бутылке. — Вы отработали этих рыбок честно. Берите, я не буду морзянить о своей благодарности, — подмигнул он, глядя, как на хорошеньких мордашках жадность борется со страхом. — Слово ирландца; — вколотил последний гвоздь Боб.
— Спасибо, господин О'Нил, — спрятала деньги за корсаж мулатка.
Роберт махнул рукой, мол, не стоит благодарить. Хмель вновь ударил в голову, вышибая утренний клин из виска. Боб облизал губы, тихо радуясь, что к нему вернулось приятное расположение духа. Он уже бросил лед в стакан, когда блондинка подала голос:
— Простите, господин О'Нил.
— Ну? — повернулся он к девушкам.
— Господин О'Нил, — у выхода Джесс теребила юбку. Щеки ее горели и были похожи на персики, — а вы и вправду тот самый Дикий Ирландец? — выпалила она, набравшись смелости.
Старшая цыкнула, но было поздно. Ноздри Роберта вздрогнули.
— Кто?
— Ну, — замялась девушка, осознав, что отступать некуда. — Мадам Тюрэ обмолвилась перед выездом…
— Язык бы вырвать вашей мамке, — процедил Боб. — Значит, так, девочки. — Он поставил стакан, расплескав виски. — Я был с вами добр, и если хотите уберечь свои ласковые язычки, забудьте эту ночь. А мамке скажите, что она ошиблась. Или мне сказать?
— Мы все поняли, господин, не думайте волноваться, — затараторила темненькая. — В нашей службе все строго конфиденциально.
Роберта позабавила заученность фразы.
Старшая приняла удар на себя, пыталась сгладить волну, старалась говорить уверенно, щедро плеская в голос ласки пополам с истомой. На блондинку же было жалко смотреть.
Вспомнились длинные волосы, взметавшиеся под потолок этой ночью. Умелые губы и руки, гибкие тела.
Ночью жар соперничал с нежностью, свежесть полевых цветов — с тяжелым дурманом африканских благовоний.
Поглаживания и покусывания. Стоны и крики.
Кофе и молоко.
— Ладно, девочки, — вновь взялся за стакан Роберт. — Я надеюсь, все будет конфиденциально.
— Не думайте сомневаться, господин, — присела в реверансе Намоби.
— Всего наилучшего, — вторила ей Джесс.
Когда дверь закрылась, Роберт покосился на телефон. Отель принадлежал Семье, и на его памяти аппаратами обставляли только верхние этажи. Боб поднял трубку.
— Да? — раздалось после гудков.
— Это из гостевой комнаты, — Боб прервал метание взгляда отельмейстера по лампочкам коммутатора. — Там сейчас две прилипалы будут срываться.
— Табанить? — отозвались в трубке.
Роберт на секунду задумался. Восемь лет рудников вырвали его из каши Кетополиса. И теперь, вернувшись сюда, он вдруг испугался. Ему захотелось приказать мальчикам на входе накормить девок илом. Лишь бы они не выдали, не шепнули городу, что он, Дикий Ирландец, вернулся.
«Вот именно. Дикий Ирландец», — надавил кто-то в районе левого виска и вновь запустил маятник.
— Нет, — бросил Боб в трубку. — И дверь им открой. Сам. И улыбайся. Понял?
— Как скажете, — даже сквозь шум отвратной связи слышалось раздражение отельмейстера. — Что-нибудь еще?
Роберт повесил трубку.
Мальчики-отельмейстеры. Поглядывающие, подглядывающие и покрикивающие на дверных. Ждущие, что рано или поздно верхний этаж позволит им жить в комнатах второго уровня.
— Тебе ли понять их, Ирландец? — ударил маятник в правый висок.
— Я съел больше ворвани, чем дюжина отелев и дверных, — процедил Роберт в ответ.
— Как знать, как знать, — качнулся маятник. — Ты же всегда был здесь чужаком.
— Заткнись! — Роберт опрокинул стакан и зашел в ванную.
Он скинул халат и опустился в холм из мыльной пены. Вода, которой так недоставало восемь долгих лет, приняла его добрее, чем девки. Тепло накатило волной, чавкнуло, обняло его тело, стыдливо пряча ржавую взвесь под кряжами мыльных хлопьев.
Боб скосил глаза влево и на туалетном столике увидел карманный «бульдог». Сигара пшикнула, отправляясь в свой табачный рай, запустила круги по воде. Роберт приласкал оружие: отжал фиксатор, крутанул барабан, проверил на звук щелчки механизма, взвел курок. Машинка исправная, обойма полная — можно расслабиться.