Кетополис: Киты и броненосцы - Страница 76

— А говоришь — спит… Давай-ка сюда эту кроху.

Конрада подхватили под руки, вздернули… С размаху усадили на стул.

— Руки, — начал он и закашлялся сухим горлом. Сглотнул слюну. — Руки развяжите.

— Если будешь тихо сидеть, — сказал тот, третий.

Конрад кивнул.

Смотреть все еще было больно, и он сидел, зажмурившись — второй раз за день. Богатый он, этот день, получился на приключения такого вот рода. Угадывалось, что комната — небольшая и узкая. Еще угадывалось людское скопление где-то за стенами — после «сомки», как рассказывали, случалась такая чувствительность. Иногда к цвету, иногда к запаху. А иногда — так вот, к тому, чего нет сейчас перед глазами. Причем у Конрада сейчас она была, казалось, глубже и больше, чем просто ощущение присутствия людей за стенами: словно бы все чувства убыстрились в несколько раз. По мельчайшим движениям лица можно было, наверное, угадать, о чем человек думает.

А может — так только казалось после «сомки».

— Поговорим? — высокий, не грузный — обрюзгший мужичонка в дурацкой круглой шапочке на макушке сидел, развалясь и закинув локоть за спинку стула.

В комнате были еще двое: бритый, крепко сбитый негр на корточках под стеной и бледный невзрачный человечек с плешью на полголовы. Оба — молчали.

— Поговорим, — согласился Конрад.

— Кто тебя навел?

— Навел?

— Только не надо мне всухую дрочить, ладно? Взяли за жабры — пускай пузыри. Или показать, что осталось от Сухого Лэна?

Комната вдруг закачалась: будто два совмещенных пространства, и за подложкой мира снова зашевелились тени. Только теперь они еще и шептали.

— Ты ж — вроде художник? Тогда придется тебя, если будешь молчать, к тухлому делу приставить. — Губы обрюзгшего вдруг побелели и задергались. — Кто навел, сука?

Шепот вдруг сложился в картинку, и Конрад, не задумываясь, отдался на милость судьбе.

— Янис Глотка на Стаббовых причалах. С ним — резники в доле.

— Вивисектор? Корми камбале — он с нами работает.

— Нет, не Вивисектор. Карманные какие-то резники, но — ушлые. С Хильдой за картинки заелись, и Янис на меня вышел.

— А твой интерес?

— Контракт с «Гермесом» — такая контора, печатает романы. Найду Фокса — я в доле.

— Фокса?

— Того, кто у подземных рисует. Договор был — вызнать место и спустить псов. Но сначала — вызнать место.

— А сиамцы?

— У них — свой интерес. Лишний раз Гибкому Шульцу воткнуть, да и с подземными какая-то завязка.

— Облава будет?

— Возможно. Обговаривалось. После полуночи. От полиции — некий Мейер: хват крепкий. Куда пойдет — не знаю, но люди — готовы.

— Свистишь ведь, сучонок.

— А ты проверь, проверь.

Что я делаю? — вопил первый, привычный Конрад, Конрад-рисовальщик. Что я делаю? Они ведь — на ремни меня порежут. Или — и того хуже. Я ведь и в покере блефовать толком не умею! Второй Конрад только щерил зубы и не говорил ничего. Наверное, ничего и не надо было говорить.

— Смелый, значит? Хм… Ладно, убедил, покажем тебе наших копировальщиков — все равно работать им осталось… Закрывается лавочка, — хохотнул, увидев выражение Конрадова лица. Махнул бледному мужичонке: — Юхан, ноги ему развяжи.

Тот шагнул, присел. Казалось, весу в нем было — как в кошке: ни пол не скрипнул, ни подошва не шаркнула. Выражение высшей сосредоточенности было у него на лице: как — утром, давным-давно — у юнкер-офицера Клодта, вспомнилось отчего-то Конраду. Он шепнул в самое бледное, с желтизной, ухо:

— Киты и вправду поют.

И с удовлетворением заметил, как вздрогнул Юхан. Задрал голову — зрачок был огромен, во всю радужку. Но — ничего не сказал: подцепил веревку, поддел на нож… С треском лопнули волокна. Ступни тот час же защипало, забегали иголочки — Конрад зашипел, пережидая.

Но обрюзгший махал уже рукою:

— Пойдем, пойдем. Юхан — с нами, Белок — к Блотту сгоняешь, расскажешь, что художник напел.

В коридоре — узком и грязном — пахло прогорклым маслом и старой застиранной одеждой. По всем ощущениям, были они сейчас над землей, но невысоко, этаже на втором-третьем. Где-то вдали задребезжал вагон подвесной дороги. Это давало хоть какие-то ориентиры.

Прошли по коридору, свернули в короткий аппендикс, главный, шедший впереди, стукнул коротко: раз-два, раз-два, раз. За дверью передвинули что-то тяжелое, загремел засов. В темной щели мелькнул вороненый металл, щелкнуло — словно курок взвели.

— Трое, — буркнул обрюзгший. Махнул рукою: за мной, за мной.

Дверь захлопнули сразу за спинами.

Темнота за порогом была полная. Казалось, что комната — огромна и полна при том людьми. А вот тепла от живых тел — не было совсем: наоборот, холод царил почти могильный.

Юхан споткнулся там, на пороге: «Эд, погоди». Тот остановился сразу же — Конрад налетел на него с размаху, как в стену уткнулся. Спросил: «Что там?» «Все, все уже», — откликнулся Юхан. Конрад мельком отметил холодный ужас в голосе и одного, и второго (Эд? Ладно, учтем… — ухмыльнулся второй Конрад).

Потом скрипнула еще одна дверь, отбрасывая назад, откуда пришли, лучики рассеянного света — оказалось, что комната была маленькая и совсем пустая. Только у двери горбился некто: темный и приземистый, не разглядеть. Отчетливо — снизу, откуда отсвечивало — запахло горячим железом, ружейной смазкой, отгоревшим газом. «Вперед, вперед», — подталкивал в спину Юхан и вдруг прихватил за локоть, прошептал в самое ухо: «О китах — правду говорил?» Конрад кивнул — получилось совсем уж судорожно. Юхан коротко сжал пальцами локоть (пальцы были — как клещи, несмотря на малый рост): «После расскажешь. Но — смотри…»